После того как медиахолдинг «Взгляд» объявил о старте благотворительной акции для одиноких стариков, две недели  наши неравнодушные читатели несли подарки. Очень скоро на полу в редакционном кабинете выросла огромная куча вещей. Ночнушки, сладости, теплые носки, варежки, шарфы, сувениры, игрушки – все это было расфасовано по праздничным пакетам. Машина была битком. Мы отправились в один из самых отдаленных домов-интернатов для престарелых в поселке Красавка. Выбор пал неслучайно. Пообщавшись с руководством, мы выяснили, что до них практически не доезжают спонсоры и меценаты. «Обещали к нам приехать какие-то волонтеры перед праздниками, но потом куда-то пропали», – рассказали сотрудники по телефону. Для нас было важно подарить частичку тепла самым забытым и нуждающимся, а заодно посмотреть, в каких условиях доживают свои дни брошенные всеми старики и порадовать их немного перед Новым годом.

Красавский дом-интернат для престарелых и инвалидов состоит из двух подразделений и  находится аж в двух селах – Самойловке и Красавке. До первого ехать почти двести километров. После поворота с федеральной трассы дорога становится совсем ужасной. Машину трясет на глубоких выбоинах, ехать практически невозможно. В какой-то момент водитель не выдерживает и сворачивает на пыльную обочину с замерзшими лужами. Здесь хотя бы ровнее. Время от времени мы распугиваем стайки замерзших воробьев, которые выискивают что-то у кромки асфальта. Они беспокойно взлетают и превращаются в беспорядочный рой, чуть рискуя разбиться о лобовое стекло. Голые зеленые озимые создают какой-то сюрреалистичный предновогодний пейзаж.
Мы медленно проезжаем безлюдные села. За окном мелькают старые одинокие сельхозпостройки, ангары, коровники, элеваторы. Вышки мобильной связи выглядят как-то нелепо и одиноко. По пути мы встречаем всего несколько машин. С каждой минутой впечатление, что мы едем в какую-то точку невозврата, усиливается.

Пожилые
молодожены

Одноэтажный дом престарелых в Самойловке найти несложно. Постройка выложена из дешевых пеноблоков. Центральный вход закрыт на ремонт. Внутри нас встречает заведующая Бабичева Лидия Семеновна. Улыбчивая, открытая, активная женщина средних лет. Она с нескрываемой радостью и удивлением разглядывает пакеты с подарками. Тут же отдает распоряжение собрать всех в большом холле. Нянечки суетливо бегают по коридорам и выводят из палат старичков. Они, как дети, с горящими глазами спешат занять места в просторном зале с мягкими диванами.
«А вот здесь у нас живет семейная пара. Александра Петровна и Виктор Иванович», – говорит Лидия Семеновна и открывает одну из дверей. Небольшая уютная комнатка, на стенах висят цветастые ковры, на подоконнике стоит цветной телевизор, в углу небольшой холодильник. Обстановка совсем домашняя. Старички сидят на высокой кровати, свесив ноги, и позируют нашему фотографу. Александра Петровна смущенно рассказывает, как познакомилась с мужем. Она немногословна. «Он вышел гулять, я – гулять. Так и познакомились», – говорит женщина. «Он домовитый у нас, хозяйственный. Настоящий мужчина. Может и персоналу помочь. Мужские руки у него», – дополняет ее Бабичева.
В длинном коридоре мы встречаем еще одного дедушку, с бельмом на глазу и беззубым ртом. Опираясь на палочку, он жизнерадостно улыбается. В своей нелепой кепке он напоминает уличного сорванца из старых советских фильмов. «Виктор Иванович и Валентина Ивановна – тоже супружеская пара. Кравченко и Шевченко – две украинские фамилии», – объясняет заведующая. Услышав свою фамилию, Виктор Иванович как-то неуместно заливается смехом и активно кивает головой.
Я спрашиваю Лидию Семеновну о трудностях, с которыми ей приходится сталкиваться по работе. Она на несколько секунд задумывается. «Трудности в основном чисто психологические. Межличностные отношения. Есть люди, которые тяжело адаптируются, но со временем люди привыкают. Самой старшей женщине здесь 95 лет. Она бодра духом,  спешит всем на помощь. В столовой у женщины закружилась голова, она стала падать – эта ее подхватила, и они вместе упали. Сильно ударилась, у нее перелом шейки бедра, – вспоминает заведующая. В ее голосе чувствуется какая-то теплота. Мимо деловито проходит старушка в ярком теплом халате. – А это наша помощница Марья Степановна. Она всем помогает, и животных кормит, и за клумбой ухаживает, она всегда в числе первых».

Бесхозные

В холле уже собралось большинство постояльцев. Те, кто еще может ходить. Рассевшись по кругу, они ждут подарков. Все старички выглядят какими-то маленькими, вжавшимися в мягкие кресла. «Это чей-то за дядька?» – громко вопрошает полуслепая бабушка в шерстяной телогрейке, указывая на фотографа. «Это он фотографировал! К Новому году подарки делают!» – кричит ей в ухо санитарка. Я нелепо вручаю подарки, говорю какие-то поздравления одной из старушек, спрашиваю, чего бы она хотела в Новый год, заранее понимая, что ничем не смогу помочь. «Я че хочу на Новый год? Домой попасть хочу. Если внучка приедет, то я уеду. Она звонила, пообещалась приехать к концу ноября, но че-то не приехала», – объясняет женщина, с интересом заглядывая в пакет. «Она пьющая была, дочку ее лишили родительских прав, внучку отправили в Саратов в интернат, ну а старушку к нам определили. Вот она все и ждет, когда ее заберут», – шепотом говорит мне заведующая. Следующей женщине задаю тот же вопрос про желание, чтобы как-то поддержать разговор. «Да какое желание? У меня никого нету, я бесхозная. Я парализованная, да еще и сахарный диабет у меня», – жалуется бабушка и опускает глаза. Я чувствую себя глупо, понимаю, что никак не могу помочь.
Вообще ощущения здесь посещают неоднозначные. Вроде бы ты привез подарки, старикам нужно внимание, для них радость, что их хоть кто-то навестил, ты делаешь доброе дело, но на душе какое-то опустошение. Атмосфера беспомощности и тоски витает в воздухе, заполняет тебя, оседает внутри. Почему-то чувствуешь себя виноватым. Я заканчиваю с раздачей подарков в холле. И отправляюсь к «лежачим». «Вы к нам еще приедете? Может, на 8 Марта хотя бы», – кричит мне вслед одна из старушек. «Конечно, приедем», – вру я.

Лежачие

В палатах лежат по три-четыре человека. В основном, женщины. Захожу в одну из комнат. В нос бьет навязчивый сладковатый старческий запах. Подхожу к самой ближней кровати. На ней лежит старушка, укутанная в одеяло. Рядом стоит горшок. Ее глаза закрыты, по лицу ползают мухи. Санитарка сгоняет их платком. «С наступающим!» – пытаюсь я докричаться до женщины. Она никак не реагирует. Кладу пакет рядом с ней. В центре комнаты на стуле сидит еще одна женщина. Санитарка объясняет ей, что мы из Саратова, привезли подарки. Слабыми руками бабушка сжимает пакет. Достает оттуда коробку чая, искусственную елку. Начинает тихо плакать. «Ой, мой хороший! Спасибо большое, спасибо. Мой хороший. Спасибо вам…», – причитает она. Мне становится сложно находиться в комнате.
За очередной дверью мужская палата. Инвалиды. Они не сразу понимают, почему к ним ворвалась шумная толпа с фотоаппаратом и пакетами. С мужчинами попроще. Я жму им руки, они искренне благодарят. «Не за что», – говорю. «Как это не за что! Внимание важнее всего», – объясняет старик.
Оптимизм

В конце коридора молельная комната. Это даже не комната, а аппендикс с занавешенным окном и иконами, расставленными на полках. Перед ним стройная ухоженная женщина в строгом платье. Ее седые волосы аккуратно уложены. Антонина Владимировна ходит сюда молиться по вечерам. Пока фотограф снимает ветерана, играющего на баяне, мы остаемся одни. Держась за меня теплой мягкой рукой, старушка рассказывает, что она живет здесь уже двенадцать лет. Жила в Грозном, была семья, двое сыновей. Сыновья погибли на войне, муж тоже умер. Приехала сюда к брату. Он вскоре жену свою похоронил и уехал. Она одна осталась. «Муж был большой человек, работал в министерстве, я работала в садике заведующей. Я была обеспеченная, жила хорошо, но и здесь неплохо. Брат у меня тоже пожилой человек, ему 80 лет, он говорит: «Давай вместе жить», а я говорю, что уже не могу, у меня катаракта, глаза не видят. Они ездят ко мне, у меня мобильник есть, приемник, все есть, только я уже старая», – говорит она и добавляет, что здесь неплохо. В ее голосе чувствуется оптимизм.
Немного странно, но все с кем мне удалось поговорить, единогласно заявляют, что здесь им живется хорошо. Кормят, поят, убирают, ухаживают. Летом прогулки, зимой книги, сканворды и телевизор. Простые радости, которых они могли бы быть лишены, оставшись одни в своих пустых квартирах. Те, у кого есть нормальные заботливые родственники, сюда не попадают. Заведующая рассказывает, что к ним в дом престарелых большая очередь. «Раньше планы были большие, хотели сделать комнату отдыха. У нас подворное хозяйство было, мы коров держали, был участок, старики и персонал работали, картофель выращивали, овощи сажали, даже арбузы были. Вот видели у нас бабушку в коридоре, которая говорила, что у нее мокрые волосы… так вот у нее два инсульта было, мы ее выходили. В домашних условиях человек едва ли выжил в одиночестве, когда некому таблетку подать и стакан воды налить. Сейчас вот ей почти девяносто, и она все еще на ногах», – объясняет Лидия Семеновна напоследок.

Оборотная сторона

Мы спешим в следующий дом престарелых в Красавке до захода солнца. Я пытаюсь осмыслить и уложить в голове все увиденное. С одной стороны, стариков действительно жалко, а с другой – о них заботятся, и они нужны хотя бы персоналу. Изначально, я представлял себе дом престарелых, как концлагерь. Злые и равнодушные санитарки, мрачные коридоры, остывшая каша и решетки на окнах. Радует, что это оказалось не так.
Красавский дом-интернат для престарелых и инвалидов находится на окраине села. По территории гуляют старики. Я захожу в один из корпусов. При входе плотный мужик в камуфляжной куртке щедро материт рабочих. Как выясняется, это директор интерната Николай Иванович, которого мне расхваливала предыдущая заведующая. «Подарки привезли? Че там за подарки у вас?» – бурчит он. Впечатление Николай Иванович производит несколько отталкивающее. Постояльцы дома-интерната ходят тут по струнке. «Так, ну че встала в проходе? Или туда, или сюда», – прикрикивает он на женщину, мешающую нести мешки с подарками по коридору. Женщина совсем не похожа на старушку. На вид ей немного больше сорока. Лицо отекшее, как у много пьющего человека. Контингент здесь вообще сильно отличается от предыдущего дома престарелых. Большинство стариков здесь явно с прошлым, пропитанным алкоголем. В конце здания густой табачный дым. По команде Николая Ивановича все собираются в коридоре. Люди выстраиваются в очередь за подарками. Я произношу поздравления, мне по-спартански отвечают. Санитарки распределяют пакеты, проводят меня по палатам с лежачими. На одной из кроватей старушка отвернулась к стене. Постельное белье перепуталось. На тумбочке стоят тапки. В них лежат обгрызенные оладьи. Я вручаю сувениры. Бабушка хватается за пакет. «Я бокал отложила!» – кричит в коридоре одна из санитарок. В суматохе спрашиваю одного из стариков, как ему тут живется. Он не реагирует и спешит назад в комнату. «Отвечай на вопросы! Куда пошел?!» – рявкает директор. «Хорошо! Нормально!» – чеканит дед, выуживая из пакета теплые носки.
Из-за угла выходит женщина. Она безъэмоционально улыбается и жует шоколадку. «Нравится?» – спрашиваю я. Она молча кивает головой. За руку меня хватает маленькая старушка и начинает рассказывать, что-то невнятное. «Не слушайте ее. Она ненормальная. Вон у нормальной бабушки спросите», – одергивает меня санитарка. Рядом с ней появляется «нормальная» бабушка. «Хорошо нам живется. Нормально», – быстро отвечает она.

Исход

Чуть позже директор рассказывает, что здесь много таких неблагополучных. Многие пили, некоторые продолжают и сейчас. Интернат – это не закрытое учреждение. Старики получают пенсию, идут пить в село. «Я почти всех собирал сюда по улицам. Они валялись под заборами, замерзали зимой», – объясняет Николай Иванович, когда я спрашиваю, почему у него такое жесткое отношение к подопечным. Сейчас он уже не кажется таким резким, несмотря на матюки, он довольно мягкий. Директор объясняет, что по-другому здесь никак. Слабину давать нельзя. В противном случае все развалится.
Во втором корпусе интерьер поприятнее. Чисто, сухо, светло. В просторных комнатах мужчины смотрят телевизор, женщины читают. «Я сюда попала, когда у меня дом сгорел. Скорее всего, поджог. Мне сначала намекали, а потом я на время уехала, а дом сожгли. Помоталась по квартирам, пока деньги были, а потом сюда. Я рада, что здесь оказалась. Есть крыша над головой, питание, уход», – рассказывает симпатичная женщина лет шестидесяти и попутно вырезает снежинки из листов бумаги. Родственников у нее нет, поэтому дом престарелых – единственный вариант, чтобы не замерзать на улице.

***
Это типичная история для большинства жителей в домах престарелых. Жить зачастую негде, родственники их бросили, помощи ждать неоткуда. Расхожее мнение, что здесь жизнь не сахар, имеет право на существование. Что персонал здесь жестокий и бездушный – скорее нет, чем да. Работники пытаются делать все от них зависящее. Зачастую это бывает трудно: пресловутые межличностные отношения и проблемы адаптации, о которых говорила Бабичева. Но главное, что о людях здесь заботятся и они благодарны за то, что у них есть крыша над головой, за то, что у них здесь есть последний приют.


Фото Юрия НАБАТОВА