«У меня нет стиля, я всю жизнь обноски ношу...»

- ...я хотела узнать, куда подевался ваш фирменный шарфик...
- Шарфик нужен был, чтобы прикрыть весь этот... позор.
- Какой позор? Вы о чем?
- Ну я же без пиджака был, без кофты, в одной рубашке, вот и повесил шарфик...
- А я думала, шарфик нужен вам для стиля...
- У меня нет стиля. Я всю жизнь обноски ношу...
- Неужели?! А как насчет трубки, вы действительно жить без нее не можете?
- Я давно уже курю, больше 40 лет. Воли не хватает бросить.
- Правда, что вы Янковского к трубке приучили?
- Да они все обезьяны - Янковский, Казаков, Калягин, Табаков... Все с меня пример взяли. С Янковским недавно трубками обменивались. Он пристрастился к табаку, дымит, как паровоз. Казаков, Табаков, Арканов - те уже не курят, бросили. Трудное это дело - бросить курить. Тут ведь знаешь, как бывает: или пошло, или не пошло. Если пошло - все, пиши пропало...
- Расскажите о своей коллекции трубок.
- У меня не коллекция, у меня свалка. Коллекция - это когда трубки стоят под стеклом, для каждой свое место, точнее стойло, и не абы какое, а по конфигурации трубки. Это - коллекция. У меня же все на даче, на квартире в беспорядке валяется. Многие трубочники во главе с Гришей Гориным умерли, их трубки ко мне перешли. Другие бросили курить и тоже свои трубки мне на хранение отдали. Домашние все время грозят отнести все это дело на помойку, успевай только хватать...
- Трубки дороги вам как память?
- Мне все трубки дороги. У меня есть масса любимых трубок. Когда машину украли, я ужасно переживал. Не из-за машины, машина - ладно. Но там были четыре любимые трубки!!! Еще снасти рыболовные, издревле которые, с рождения моего у меня хранились. Вот это было дико жалко.
- Машина дорогая была?
- (флегматично) Ну, джип. Не знаю, все дорого...
- Какой марки была ваша первая машина?
- «Победа». Потом была двадцать первая «Волга». А сейчас приезжаешь на станцию техобслуживания и видишь молодых бандитов в белых сорочках, которые начинают говорить: «У вас такие проблемы!..» Я спросил одного: «Сколько тебе лет?» Он говорит: «Двадцать шесть». Я ему говорю: «Знаешь, сынок, когда тебя и твоих родителей еще не было на свете, я уже чистил карбюраторы. А ты мне рассказываешь о проблемах». Хотя в чем-то он прав. Как-то мы поперлись на рыбалку куда-то за Вышний Волочок, ехали по лесу по нарисованной кем-то карте, и вдруг мотор заглох. Я открыл капот, сунул трубку в зубы и почувствовал себя полным кретином. Абсолютно непонятно, что делать. Раньше все было просто: проверил искру на прерывателе - есть, искра на свечах - есть. Значит, забилась подача. Открутил, продул, и все. А здесь все закрыто, везде сплошная электроника и инжекторы. Где-то отойдет контакт, и нужно искать неисправность со специальными приборами. Теперь мне эта история снится в страшных снах. Так что в примитивности есть свои плюсы. Во всех случаях.

«Стадное чувство - это страшно...»

- У вас такая осанка, глаза с поволокой...
- (оживленно) У меня осанка?!
- Ну да. В молодости на женщин, наверное, производили неизгладимое впечатление?
- (имитируя серьезность) Ты женщина?
- Я - да.
- Я на тебя произвожу впечатление?
- На меня - да.
- Ну, все!
- Нет, вы честно скажите, в молодости много женских сердец разбили?
- Честно? Не считал.
- Александр Анатольевич, давайте поговорим о серьезном. Вы более 40 лет в театре, на вашем счету - масса легендарных эстрадных номеров, среди которых знаменитые Вероника Маврикиевна с Авдотьей Никитичной, были режиссером у Штепселя и Тарапуньки. Как вам кажется, что происходит сегодня с юмором, почему он претерпевает такие дикие изменения? Это время такое или у людей просто проблемы со вкусом?
- Проблемы со вкусом, с тем, что нет редакторов, на телевидении царит вседозволенность. На эстраде теперь есть негласное правило: плати - и неси что хочешь. Репризы строятся по принципу: раз-два-три - смех. То есть от авторов требуют, чтобы через каждые три слова была смеховая реакция.
Вот откуда идет этот наворот дешевки и пошлятины. Смотришь на этот ржущий трехтысячный зал, на людей, сидящих с открытыми ртами с видом кретинов, и думаешь: доколе? А все потому, что в людях срабатывает стадное чувство. А стадное чувство, между прочим, очень страшная вещь.
Стиль жизни - он ведь тоже изменился. Раньше все было сконцентрированно, не было таких диких сумасшедших ритмов, люди не бежали, не кричали друг другу «перезвонимся» (в слове «перезвонимся» Ширвиндт намеренно сделал ударение на «о». - Авт.), во всех словах делали правильное ударение...
- Почему сатира сегодня не востребована как жанр?
- Сатира предполагает злость. Я не очень люблю злость. Я больше люблю юмор, иронию, пародию. Кроме того, сатира - это когда есть что-то, через что нужно переступить, чтобы что-то такое сказать, какую-то запретную правду. Отсюда все эти так называемые аллюзии - дескать, мы говорим языком Островского, на самом деле намекаем на что-то жутко запретное, как это делал всю жизнь Театр сатиры. В советские времена этим «чем-то» была цензура. На что сейчас намекать, когда все и так открыто? Прямым текстом несут все, что хотят, и даже больше, чем это нужно, во сто раз. А потом, как можно пересатирить заседания Думы? Или великого сатирика Жириновского?
- Не обидно, что «Новые русские бабки» искорежили вашу идею? Никогда не было мысли взять и подать иск о защите авторских прав?
- Во-первых, поезд ушел - Тонкова и Владимирова уже нет в живых. А потом, какие права, когда сегодня миллиард мужиков надели груди и юбки и пошли кривляться. Где набрать на всех столько исков...

«Я не ругаюсь, я матерюсь...»

- Вы по жизни весельчак?
- Нет, что ты. Так, по должности, по необходимости...
- В смешные истории часто попадаете?
- А негде попадать. В театре сейчас не до смеха - нужны деньги на постановки, а брать их негде. Раньше в Москве было всего 29 театров, на всю страну - два телеканала. Не было ни шоу, ни стриптизов - ничего. Сейчас миллиард театров, антрепризы растут, как опята. У нас в театре зал на 1250 мест, еще наверху малая сцена на 150. Где, скажи мне на милость, найти каждый день 1400 задниц? Это невозможно...
- Александр Анатольевич, правда ли, что вас в театре называют «художественный ругатель»?
- Говорят, что я ругаюсь?
- Да.
- Я не ругаюсь, я матерюсь, а это разные вещи. Я же для большинства из них - просто Шура. А нужно быть Александром Анатольевичем, решать какие-то проблемы, что-то планировать, организовывать. А если все делается не так, нужно же как-то выпустить пар.
- А своих студентов в Щукинском училище вы тоже ругаете?
- Студентов ругаю, но не матерюсь. Рано. Они еще маленькие.
- Почему вы в свое время поступили именно в Щукинское?
- Там учились мои друзья. Михаил Державин жил в соседнем с училищем подъезде, и я все время крутился где-то рядом. Вот и поступил, как-то все получилось очень естественно... Михаил Михайлович до сих пор там живет, поэтому он уже второй год занимает пост председателя государственной экзаменационной комиссии училища. Попробуй-ка сейчас кого-нибудь поймать! А Михаил Михайлович прямо в соседнем подъезде живет, здесь вырос, и деться ему некуда.
- Вы, как и он, выросли в театральной семье?
- Я вырос в семье интеллигентов. Мама окончила училище при Второй студии МХАТ, но не смогла стать актрисой из-за туберкулеза и работала редактором в филармонии. Папа - скрипач, так что я не из сантехников.
- Почему вы не стали музыкантом?
- Меня учили играть на скрипке, но выгнали из шестого класса.
- Почему?
- Потому что ничего не делал, сбегал с занятий и гулял по улицам.
- Говорят, вы сами анекдоты сочиняете?
- Плюнь этой говорильне в лицо, ничего я не сочиняю, я и старых-то не могу вспомнить ни одного. С анекдотами - это к Михал Михалычу (Державину. - Авт.), он у нас по этому делу специалист.
- У вас большая семья?
- У меня жена, с которой мы, если доживем, в будущем году будем справлять золотую свадьбу. Сыну уже скоро будет пятьдесят. Внуки - одному 26, другому 21. Так что я в этом смысле богатый.
- Внуки по вашим стопам пошли?
- Не-а. Один внук юрист, довольно-таки крепкий. Второй кончает гуманитарный университет по художественному дизайну. Он - будущий галерейный работник.
- Вы умеете смеяться над собой?
- Обязательно.
- В каких ситуациях?
- В любых.
- Как вам это удается?
- А что остается делать? Ирония, самоирония - единственное, что помогает сегодня выживать. Жить надо обязательно. Что бы ни случилось...