В начале нулевых, в исторический момент расцвета антиглобализма как современной критической теории, широкое распространение в западном мире получили так называемые «социальные движения». Эта форма объединения граждан воспринималась как революционное слово в практике борьбы за права и эмансипацию: казалось, что традиционные партии утратят прежнее влияние на принятие политических решений, а их место займут общественные организации, каждая из которых преследует целью выполнение прикладной задачи – будь-то спасение китов, легализация марихуаны или освобождение женщин Востока.  Теоретики движений настаивали на том, что демократия улицы и сетевая солидарность окажутся эффективнее консервативных и коррумпированных институтов парламентского представительства. Убедиться в том, что такие надежды оказались беспочвенными, пришлось скоро – элиты сделали так, чтобы  равновесие капитализма, даже при условии периодической рокировки правящих партий, оставалось незыблемым. Репрессивная машина не давала сбоев, и чем чаще власть демонстрировала полицейскую сущность (вспомните события в Генуе, Гетеборге, Нью-Йорке), тем меньше антиглобалисты верили в возможность радикального изменения status quo. «Оккупай Уолл-Стрит» – свежий, но уже хрестоматийный пример судьбы внепарламентского протеста на Западе: мирная гражданская инициатива слабее дубинки и слезоточивого газа. В этом контексте ситуация в России не является уникальной; правда, разница в том, что социальные движения создаются в нашей стране на принципиально ином смысловом базисе – защита от беззакония в РФ актуальнее осуждения ксенофобии, а социальное возмездие ценнее гуманистических идеалов. 
 
Искусство быть посторонним

Еще пять-шесть лет назад социальные движения в России представляли собой замкнутые клубы по интересам, созданные как представительства своих западных «собратьев». Немногочисленные правозащитники, либералы и левые объединялись под известными в Европе и США «лейблами», которые в условиях безоговорочной общественной пассивности выглядели в РФ экзотическими и неуместными явлениями.
Политика для большинства сограждан, в том числе ныне активной столичной интеллигенции, казалась делом сугубо профессиональным, а уличный протест – праздником самолюбия маргиналов. Если говорить лаконично, то отсутствие социального спроса на гражданские и политические инициативы в эти годы может объясняться ростом промышленного производства и увеличением реальных доходов населения, что спровоцировало невиданный ранее потребительский бум.
Ощущение утробной сытости, наступившее после продолжительного и вынужденного воздержания, стало применительно к изучению российского общества доминантой массовой психологии. Полный желудок (в метафорическом значении слова) научил тогда искусству быть посторонним, т.е. равнодушным к политическим событиям вообще и ценностям солидарности в частности.
Сейчас же мы наблюдаем небывалый расцвет гражданственности, подчас проявляющейся в уродливо-средневековых формах: тираноборцы сочетают свободолюбие и оскорбление человеческого достоинства, ревностные охранители режима допускают заявления и поступки, уничтожающие доверие к государству. Кто-то называет это следствием социальной усталости от автократии (как вариант – политической стагнации), иные видят заговор олигархов-эмигрантов, третьи – восстание среднего класса, не имеющего своего политического представительства, четвертые – выражение внутриэлитных войн. Но факт остается фактом: Россия окончательно и драматично изменилась, равнодушные потребители трансформировались в «рассерженных горожан». 
Яркое свидетельство нового времени – социальные сети, в которых еще недавно безраздельно главенствовали идеи релаксации и развлечения, превратились в виртуальные эшафоты. В Рунете уже созданы миллионы судебных инстанций, санкционирующих публичную травлю и преследование по политическим мотивам. Но мы-то прекрасно понимаем, что Сеть – это всего лишь гипертрофированное отражение действительности – именно там создаются альтернативные органы власти, самопровозглашенные суды, личные прокуратуры и армии.

Стоп, Россия!

Возникновение гражданских систем управления обществом стало симметричным ответом на разложение институтов законных представителей власти – чиновничьей номенклатуры и сотрудников силовых структур.
Вряд ли такой популярностью пользовалось бы движение «Стоп, Хам» (как варианты – «Стоп, Нахал», «Стоп, Ублюдки»), если бы дорожные службы и ГИБДД элементарно выполняли свою работу – боролись с незаконными парковками, а главное – привлекали к ответственности всех, без оглядки на статусные и финансовые возможности нарушителей.
Проекты «РосЯма» и «РосПил» считались бы частным чудачеством, если бы повсеместно не расхищались бюджетные средства и государственная собственность. «Добрую машину пропаганды» следовало бы признать онлайн-развлечением, если бы федеральное телевидение с достойной лучшего применения настойчивостью не занималось грубым манипулированием. Или кого очаровала бы мода на правдоискательство среди блоггеров, если бы повседневность являла примеры социальной справедливости?
Движения не замыкаются на консолидации граждан вокруг болезненных тем – коррупции, Кавказа, произвола; идеи протеста получают одобрение целых социальных страт и профессиональных групп.
Байкеры, возмущенные тем, что правоохранительные органы не ищут продавца кавказского рынка – убийцу их друга, устраивают шумные пробеги по улицам городов. Они вынуждены брать на себя функции полицейских и следователей, когда очевидное преступление никто не хочет раскрывать. Они понимают, что публичное выступление – это единственный способ, позволяющий быть услышанными властью – нет, не продажными силовиками и неслучайно-либеральными судьями, а теми, кто одним звонком или поручением может заставить эту косную и прогнившую систему функционировать так, как это положено по Конституции и Уголовному кодексу. Иные способы – сбор подписей под коллективными письмами, обращения в СМИ – не помогают. От прессы можно отмахнуться и пригрозить законом о клевете, а на петиции и воззвания отвечать по старинке – бессодержательными отписками.   
Журналисты и футбольные болельщики теперь – реальные субъекты политической жизни, для которых родство профессии и хобби является мощным фактором мобилизации. Избили журналиста – силовые ведомства не отреагировали – вперед на митинг, убили фаната – отпустили подозреваемого на свободу – получайте массовые беспорядки в центре Москвы.
Происходит распад общества на стаи, у которых есть свои вожаки (лозунг «Мы и есть Конституция»), обычаи и принципы. Государство теряет не только контроль и авторитет, но и уважение к себе: оно больше не может цементировать общество идеалами порядка, Конституции, Закона, поскольку в реальности все это оказывается профанацией и фальшью. В такой ситуации «рассерженные горожане» обречены на то, чтобы быть радикальными, как сама действительность. 

Власть гастролеров 

Все крупные всплески социального недовольства в России последних лет спровоцированы бездействием и/или коррумпированностью бюрократии и силовых ведомств – данный тезис может стать главной мотивацией для политической элиты, заинтересованной в своем сохранении и воспроизводстве. Если это случится, то нас ожидает обновление всей административно-хозяйственной вертикали и правоохранительной системы.
Масштабное и безапелляционное очищение, организованное сверху, сможет значительно снизить градус общественного недовольства. Ведь, в отличие от социальных движений на Западе, доморощенные активисты в большинстве своем не критикуют капитализм как экономическую формацию. Отечественные «несогласные» не громят банки и биржи, не готовят забастовки на промышленных предприятиях, не требуют национализации средств производства.
В этом смысле «рассерженные горожане» (разумеется, умеренная их часть) не являются оппонентами режима, а могут стать, как это ни парадоксально звучит, его надежными союзниками. Компромисс, в широком смысле, социальный договор еще возможен, и самое очевидное его основание – радикальное обновление силовых ведомств, причем всех без исключения, от руководства до рядовых сотрудников. 
Первый пункт программы – изменение процедуры назначения на должности. Было бы разумным осуществлять ротацию кадров по принципу территориальной оседлости – назначать на ответственные посты не «варягов», а тех, кто вырос «на местности». Практика же перевода из региона в регион ущербна: по России, как бременские музыканты, гастролируют целые землячества – сотни и тысячи силовиков с семьями и домработницами.
Для них любой субъект РФ, куда занесла служба, – кочевой полустанок, жителей которого можно беспрепятственно грабить и облагать повинностями. Саратовская область знает такие примеры.