Я не ходил в поликлинику уже много лет, давно испытывая перед этим местом священный ужас. Наверное, такой же, какой испытывали плененные ацтеками индейцы перед жертвенным камнем у святилища Уицилопочтли, понимая, что очень скоро их тела будут сотрясаться на нем, истекая кровью. По достижении среднего возраста всякий уважающий себя саратовец прекрасно знает, к кому надо обращаться, если заколет в боку, а к кому – при острой зубной боли. На все случаи жизни есть телефоны Сергея Игнатьевича, Олега Владимировича, Елены Юрьевны. Ну а тут понадобилось забрать результаты флюорографии жены.
  В принципе ничего страшного не произошло. Легкий культурный шок. Со мной такое часто случается. Лет двадцать назад я был сослан в командировку в Алгайский район и написал потом, что люди с голодухи едят комбикорма. Замачивают как-то и едят. Вызывали меня потом в минсельхоз и укоряли. Чего, мол, такого-то? Ну едят. Но ведь не только в Алгайском районе, зачем из этого сенсацию было делать.
  Короче, надо было зайти к участковому терапевту и по одной бумажке получить другую. Дело десяти секунд, как мне представлялось. Тем более что в регистратуре заверили, что зайти можно без очереди. Захожу, объясняю. А, говорит терапевт, это вам медсестра нужна. Ждите.
  Выхожу, жду. Разглядываю очередь. Минут через десять в кабинет заходит дама в белом халате. Ага, думаю, она. Мне бы вот бумажечку получить. Да, говорит, очень это непросто. Без медсестры никак. А вы, говорю, не медсестра? Нет, я по другой части.
  Опять выхожу в коридор и понимаю, что до пресс-конференции, на которую мне надо, остается не так уж много времени. Начинаю нервничать и снимать на мобильник произведения медицинского агитпрома. Люблю, знаете ли. Ну это где лежит какой-нибудь человек с лицом манекена, а другой манекен ему делает искусственное дыхание или доску к покалеченной руке привязывает.
  Параллельно надеюсь звуками фотокамеры привлечь внимание медицинского персонала. Наивность моя безмерна. Верил, что сейчас выскочит откуда-то главный врач, поинтересуется, зачем я снимаю. Скажу, что для газеты, и тут же мне найдут медсестру, чтоб я зря тут не околачивался. Но главврач не выскочил, и я уже на полном серьезе стал изучать веселые картинки. На одной из них сообщалось о том, что в поликлинику поступило современное оборудование, на другой – что участковым терапевтам и педиатрам увеличены денежные выплаты (иллюстрировали это радостное событие четыре сексуальные длинноногие девушки в белых мини-халатиках с какими-то синими чемоданчиками). Дополнительная диспансеризация, профилактические мероприятия… Всё хорошо, новая техника, специалистов поддерживают, о больных заботятся, но медсестра не идет!
  Я человек спокойный, полчаса в очереди – тьфу и растереть. За колбасой с отцом, помнится, и по два часа когда-то стояли. Но тут возмущение стало расти. Павел Ипатов когда еще удивлялся. Как же так, мол, деньги в здравоохранение вкладываются огромные, а результатов не видно. Да вот потому и не видно, что оборудование поставили, зарплату всем повысили, а медсестру позвать забыли. И вся система, все государственные и партийные проекты на этой стадии буксуют.
  Одно время сразу несколько моих знакомых играли в игру, где какая-то жаба плюется огненными и обычными шарами. Разновидностей этой игры было много, но почти везде самым сложным, естественно, оказывался последний уровень. Коллеги по игре обменивались впечатлениями, сетовали на то, что никак не получается закончить плеваться. Стало мерещиться, что в поликлинике всё перевернуто с ног на голову, и на верхней ступени медицинской эволюции стоит не главврач, которого никто не видит, а сестра, которую хотят видеть все, а она не поспевает. Потому и не получить заветную бумажку в срок.
  Думаю, напишу. Но тут, наконец, она пришла. Добрая, улыбчивая, отзывчивая. И мне сразу расхотелось указывать номер поликлиники. (Тем более, почти уверен, такая ситуация везде.) Говорит, столько писанины, никак быстро не управиться. А флюорографию проходить надо. Вы вот прошли? И смотрит на меня с подозрением. Прошел, говорю. Только что. Хорошо, говорит, а то сейчас столько туберкулезников. Как, говорю, а как же проекты? При слове «проект» сестра мрачнеет и начинает записывать данные жены в свой судовой журнал, уже не отвлекаясь на меня.
  На финише надо было поставить штампик в регистратуре. Несколько окошек, в каждое из которых галдят по три-четыре старушки. Сударыня, мне бы печать, говорю. Посмотрела женщина в белом на мою бумажку и говорит с обидой в голосе: сейчас поставим. Сказала так и ушла. И прям видно было, что надолго уходит. Но тут другая освободилась. Посмотрите, пожалуйста. Взглянула, хлоп, и я свободен. Блин! Оказывается, надо было только руку протянуть. Вот же штампик валяется.
  Знаете, я даже не склонен кого-либо из наших врачей обвинять в черствости и стремлении нагрубить посетителю. С больными тут обращаются хуже, чем с бездомными собаками в приюте для животных. Непременно на «ты», непременно с легким бытовым презрением (бывает же бытовое пьянство). Может, так и надо. Устроить бы так, чтоб медсестру мог кто-то позвать, когда она очень нужна, и можно смело говорить о том, что национальный проект «Здравоохранение» вполне себе получился.
А мой священный ужас перед поликлиникой только окреп. Куда там ацтекам с их жертвоприношениями.