Таких, как она, на актерском небосклоне немного. Умная, независимая, с неповторимым низким голосом и крутым ироничным характером, она резко отличается от того гламурного большинства, в которое превратились нынче представители актерской профессии. Ее фразы афористичны, а поступки настолько прямолинейны, что по ним можно сочинять анекдоты. «Я, как та верблюдица, долго коплю слюну, но в итоге могу и плюнуть…» – так со свойственным ей скептицизмом описала она «Взгляду» алгоритм своего обычного поведения. Впрочем, бурный темперамент и специфическое чувство юмора не мешают Юлии Рутберг оставаться одной из самых стильных и элегантных актрис современности, в чем саратовцы в очередной раз смогли убедиться благодаря антрепризному спектаклю «Пигмалион», прошедшему недавно на сцене Театра драмы.

 «Зоопарк» – это не для меня

– Вы всегда так стильно выглядите. Как вам это удается?

– Ну, вы знаете, наверное, это часть воспитания, потому что это вкус. Стильный человек в моем понимании – это человек, который обладает каким-то отбором относительно себя самого. Можно надеть очень дорогие, очень известные вещи, которые тебя изуродуют, а можно и наоборот. Нужно понимать, что такое силуэт, какой цвет тебе идет. Я человек достаточно графичный, такой альтмановский персонаж, поэтому для меня линии очень важны (Натан Альтман – русский художник, тяготеющий к кубизму и футуризму, его перу принадлежит знаменитый портрет Анны Ахматовой, известный своей кристалличностью форм. – Авт.). В жизни у меня один стиль, а что касается стиля спектакля, это всегда связано с автором, со временем и с придумкой, конечно.

– У вас такой широкий актерский диапазон – от гротеска до психологической драмы. В каком амплуа вы ощущаете себя комфортнее всего?

– Мне интересно, когда существует и то и другое, когда есть вот эти полюсы. Потому что все время играть комедию – можно сойти с ума, так как это требует большого напряжения и душевных сил. Многообразие проявляется именно в спектре. В жизни в нас намешано столько всего разного, мы так по-разному себя проявляем, и настроение у нас бывает разное. Ведь вряд ли и Юрия Никулина можно назвать только комическим персонажем. Это был один из самых грустных людей, так же как Чарли Чаплин и Фаина Георгиевна Раневская. Это были такие великие умники, и люди, которые обладали такой мудростью, и у них был чаще всего грустный взгляд. А природа юмора была фантастическая, парадоксальная, умная. Такой смех и такую улыбку я люблю. А смешить публику терпеть не могу, я вижу, как это делают повсеместно, и у меня жалость вызывают и те, кто этим занимается, и те, кто так гогочет, напоминая зоопарк. Я в этом зоопарке не хочу принимать участие.

– Вам говорили, что вы похожи на Раневскую?

– Говорили, да. Ну, это такой, мне кажется, безумный комплимент, потому что Раневская – это один из самых величайших кумиров в профессии для меня. И по полюсам, которые в ней заложены, и по великому драматизму, и абсолютному чувству юмора, просто великий юмор у нее – по мудрости, по афористичности, по стильности, значимости. Вообще она какая-то глыба несусветная, на которой, впрочем, здорово заработали – я имею в виду сборники ее афоризмов. Я читала все, и просто иногда видно по стилю, что это принадлежит не ей. Там нет афористичности, какого-то перевертыша. У нее юмор парадоксальный, очень литературный и такой вкусный, как фразы Бабеля, как Зощенко, Аверченко – такой очень глубокий юмор, а ей иногда приписывают такую дешевку…

Унесенные гламуром

– В нашем ТЮЗе около года назад поставили «Королеву красоты» по Мак-Донаху. В Вахтанговском театре вы играете в спектакле по этой же пьесе. Как вам такой шокирующий автор, как Мак-Донах? Как вы чувствовали себя в столь экстремальной роли – роли убийцы собственной матери?

– Мне кажется, что Мак-Донах очень хороший драматург, я его определила для себя как такой ирландский Шукшин. У Шукшина же очень страшные рассказы о российской действительности, о русском характере. А это такое ирландское мутное густое пиво, не фильтрованное, такой эль. Тема, которую поднимает Мак-Донах, универсальна, потому что природа взаимоотношений старости и молодости, матери и дочери, вот этого страшного человеческого эгоизма, – это ведь касается всей вселенной, не важно, какого цвета кожа у этих людей. И то, как он ее заостряет, как он безжалостен в проявлениях людей – это очень интересно, это настоящая хорошая драматургия, что большущая редкость на сегодня.

– Чем еще занимаетесь, в каких проектах участвуете?

– На сцену театра Вахтангова сейчас выхожу достаточно редко, всего в двух спектаклях – «Королева красоты» и «Пиковая дама» Петра Наумовича Фоменко, который мы играем уже 12 лет. Еще один спектакль-долгожитель – «Хлестаков» в театре Станиславского. Это первая работа Володи Мирзоева с тех пор, как он вернулся со своего заграничного виража. Этот спектакль я очень люблю. Плюс к этому у нас существует «Ханума», с которой мы приезжали к вам, «Пигмалион» и мой моноспектакль «Вся эта суета», сделанный в жанре кабаре. Это не много, но я считаю, что в зрелом возрасте, когда человек соображает что он делает и у него есть какое-то прошлое в профессии, нужно выходить на сцену, когда тебе есть что сказать, а не просто так, чтобы топтать пространство, это бессмысленно…

– Вас часто приглашают в сериалы. Что является для вас критерием для выбора роли?

– Сценарий и договоренность с продюсером и режиссером о том, что если меня что-то не устраивает, то разрешение на бегу все это переписывать и писать тем языком, которым разговариваю я, иногда вплоть до изменения сюжета.

– Охота вам выполнять чужую работу?

– Нет, а куда деваться? Я же не виновата, что у нас беда со сценаристами, и не только со сценаристами, но и с режиссерами, у нас с культурой беда. Большая беда с культурой в нашем государстве. Я не сомневаюсь, что существуют достойные люди, это и театр Женовача, и «фоменки», и Карбаускас. Появляются молодые ребята хорошие – все это есть параллельно. Но очень во многом такие гламурные позиции занимают совсем не те люди, которые останутся дальше в анналах. Они вместе с этим гламуром и уплывут…

«Я не понимаю, что значит перелюбить»

– В интервью вы часто говорите о том, как вам повезло, что вы выросли в такой замечательной семье. В чем секрет вашей семейной сплоченности?

– Вы знаете, я думаю, что здесь особого секрета нет, потому что самые исконные и традиционные вещи – почтение, любовь, доверие и уважение в нашей семье всегда были, есть и, я надеюсь, будут. Мы все уважаем и очень любим друг друга, у нас принято любить детей, любить родителей, у нас нет такой темы, как отцы и дети, я вообще не понимаю, о чем писал Тургенев, это для меня загадочная книжка (улыбается). Мои родители всегда уважали мои пристрастия, выборы, интересы, никогда не муштровали, очень мало чего вообще в жизни запрещали, всегда старались убедить. Такие вещи как порядочность, честность. В нашей семье никогда нельзя было врать, это бесперспективно и очень глупо. И еще мне кажется, очень важно: у нас в семье никто никогда не держал камень за пазухой. Если что-то происходит, это всегда обсуждается быстро и легко, а затем сразу же забывается, смывается, как июльский дождь. Вообще, я думаю, когда дети растут в любви, это очень перспективно, потому что, начиная лет с 14, они начинают активно зеркалить то, что вы в них вкладывали. Если ты любил, пестовал, уважал ребеночка, то тебе все это начнет возвращаться. А если ты устраивал аракчеевщину, боюсь, что в старости это и получишь.

– Но можно же и перелюбить, и перебаловать, есть ведь и такая опасность…

– Я не знаю, что значит перелюбить. Хвалить до одури у нас не принято. И когда на спектакли ко мне приходят и папа, и мама, и мой сын, и мой муж – они все всегда очень требовательны ко мне, так же как и я к ним. Но похвалить за хорошее или поругать так, чтобы человеку было понятно, что ты хочешь, чтобы было лучше, не уничижать, не убивать его, а помочь, тогда в твоих советах есть какой-то толк. А если ты пришел самовыражаться на другом человеке, ну… это уже совсем другая тема.

– Вашему сыну 20 лет. Переходный возраст как пережили?

– Ну, естественно, у нас был не один переходный возраст – и всякие упрямства, упорства, все это было, но опять же любовью, пониманием все пережили и преодолели.

– В одном интервью вас спросили: когда вы начали нравиться себе как женщина, вы сказали: никогда. Мне кажется, только очень сильный человек может так к себе относиться…

– Я просто к себе адекватно отношусь и всегда вижу свои недостатки. Характер у меня терпеливый, но вспыльчивый. Я, знаете, как верблюдица: скажет человек какую-нибудь глупость идиотскую, я поднимаю глаза, начинаю внимательно на него смотреть. Если он продолжает лепить горбатого, я ему показываю, что начинаю копить слюну. Очень так внятно показываю. Третий раз ко мне подходить не надо…

– Неужели плюнете?!

– Да, именно это я и сделаю. Потому что мне кажется, что у человека должен быть мозг. Иногда я сама схожу с катушек, потому что нервы, усталость. Впрочем, с годами начинаю спокойнее ко всему относиться, как бы так мудрее, менее затрачиваюсь по каждому поводу. Сама профессия накладывает отпечаток: бесконечные переезды, съемки, из самолета в поезд, из поезда в автобус, из автобуса в электричку… С другой стороны, кто сказал, что будет легко? Это как у Мольера: Жорж Данден, ты этого хотел…

Ода Бабе-Яге

– А как вы любите отдыхать, что вас стимулирует, радует?

– Тишина. Средняя полоса, лес. Я медитативно собираю грибы, землянику. Грибы для меня – это вообще что-то невероятное, я с ними разговариваю, да-да, не удивляйтесь! Вторая моя стихия – море. Плавать, вода, песок, солнце, ощущение шелестящего прибоя. После спектакля душ, когда ты все смываешь с себя, снимаешь какое-то колоссальное напряжение. Для меня вода – это очень важно.

– Судя по графику, вы человек занятой. А на что вам никогда не жалко тратить время?

– На общение со своей семьей, на поездку на горных лыжах. Я обожаю зимой кататься на лыжах, горы, вот эти подъемники – это такой кайф. И сын у меня блестяще катается, и муж, и наши друзья. У нас есть компания, которая объединяется, и 10 дней проведенных в горах – это ни с чем не сравнить.

Очень много людей вокруг меня, огромные потоки, поэтому я избирательна. И если выпадает свободное время, хочется потратить его на близких людей, тех, кого ты действительно очень хочешь видеть, с кем ты расслабляешься, и не важно при этом, как ты выглядишь. Я совершенно ненавижу все эти тусовки, просто не понимаю. На театральные премии я хожу, много лет сотрудничаю с «Золотой маской» и многажды вела ее, в членах жюри была. Но это все профессиональные контакты. А вот эту тусню – нет, я это не выношу, это какой-то способ самоубийства просто!

– Какие вопросы, наиболее часто задаваемые вам журналистами, вы ненавидите больше всего?

– Я ненавижу вопросы о личной жизни и никогда на них не отвечаю, потому что считаю, что зритель не станет меня больше уважать, если я расскажу на всю страну о своих отношениях с мужчинами. Я вообще редко даю интервью, потому что спектр вопросов повторяется, а отвечать все время по-новому у меня не хватает воображения. Когда я читаю свои интервью, то всегда думаю: «Юля, какая ж ты тупая, неужели нельзя найти какие-то другие слова!» Есть люди, которые обо всем говорят и считают, что если они не появляются на страницах прессы, то интерес к ним угасает. Это все ерунда. Я всегда очень переживаю, когда в телевизоре скапливается слишком много фильмов с моим участием, как это случилось под новый год. Это был просто ужас! Только в «Утюге» меня не показали…

– Разве плохо знать, что ты востребован?

– Иногда бывает перебор. Приятельница позвонила и говорит: слушай, ты заполнила уже всю эфирную сетку. Я говорю, это уже не сетка, это авоська какая-то, просто эфирная авоська!

– Вы говорили, что всю жизнь мечтали сыграть Бабу-Ягу, что это очень характерная женская роль. Неужели так ни разу и не довелось?

– Нет, почему, один раз на утреннике в театре Вахтангова я сыграла Бабу-Ягу и была в неописуемом восторге. Просуществовать подольше в этом замечательном образе мне, к сожалению не удалось. Ко всем актрисам, которые играли Бабу-Ягу, я отношусь как к таким умницам и красавицам, потому что в Бабе-Яге так видна женская природа, бывают такие восхитительные Бабы-Йоги, что просто прелесть. Когда ты прикрыт острым гримом и у тебя появляется возможность хулиганить – это прекрасно.