«Только не пытайтесь расспрашивать его об Алене, это бесполезно», – предупредил один небезызвестный саратовский художник, узнав, что я собираюсь взять интервью у Валерия Апина. В то, что речь идет о первом муже нашей знаменитой землячки Алены Апиной, а не просто об однофамильце, мы, честно признаться, поначалу не поверили. Надо отдать должное конспиративным способностям Валерия Арвидовича, сумевшего сделать свою причастность к популярной певице фактически невидимой для акул пера…

О том, что «расконспирировать» его не удастся, Апин дал понять уже с первых минут разговора. «Я готов с вами поговорить, только знаете, если вы о Ленке, тогда придется обойтись без интервью», – предупредил художник таким тихим интеллигентным голосом, что стало понятно – о подробностях семейной жизни со звездой можно и не мечтать.

Впрочем, не только как бывший муж звезды был интересен нам Валерий Апин, но и как замечательный живописец и просто как человек. О профессионализме Апина как художника красноречиво говорит тот факт, что большинство его работ давно разошлись по частным и музейным собраниям. Только в Радищевском музее их 14. В саратовском художественном училище Валерий Арвидович преподает уже много лет. В одной из его пропахших красками мастерских мы и встретились.

«Мне повезло на врагов»

– Художника обидеть может каждый – справедливая сентенция?

– Нет, ко мне это не имеет отношения. Потому что мне всегда все помогали, всегда все для меня делали и никаких обид никогда не было. Мне повезло в этом смысле.

– Повезло на друзей?

– И на друзей, и на врагов, на всех. Я, правда, не знаю, кто у меня враги, но критика, если она возникает, это всегда здорово. Конечно, обидно, когда говорят что-то, на мой взгляд, несправедливое. Но позже все равно понимаешь, что какое-то зерно в этом все же есть. И это очень помогает.

– Есть мнение, что творчество  – это сублимация. Какие нереализованные желания сублимируете вы, берясь за кисть?

– Не знаю, как насчет нереализованных желаний, думаю, что в жизни все гораздо глубже и сложнее той формулы, которую вывел Фрейд. Что до творчества, то здесь мне в первую очередь интересна не столько форма, сколько идея. Она не обязательно должна быть какой-то сверхфилософской, эпохальной, а может заключаться в чем-то очень простом. Главное, чтобы она была добрая, яркая, чтобы она меня волновала…

– Как получилось, что вы стали одним из родоначальников хвалынских пленэров и что это за движение?

– Честно говоря, я никогда не стремился ни в какие движения. Просто мне с самого начала было интересно то, что делали в живописи Павел Кузнецов, Петр Уткин, Борисов-Мусатов. В молодости я где-то даже подражал им. Однажды мы с группой единомышленников поехали в Хвалынск. С тех пор все и началось. Потом уже мои коллеги развили это в такое мощное движение, в котором теперь вся страна участвует.

– Но разве до вас художники не знали, что в Хвалынске красивая природа?

– Почему, все знали и часто ездили, просто не было специального движения. Теперь раз в год, в августе, там собираются художники со всей России. Выдающиеся люди приезжают. Сформировалось уже своеобразное братство. К сожалению, я туда давно не ездил. У меня как-то последнее время август занят Волгой и горами. Пять лет назад я увлекся спелеологией и даже получил разряд…

– Спелеология – это что-то вроде альпинизма?

– Это тот же альпинизм, только наоборот. Та же наскальная техника, веревки, парашютная вышка тренировочная, но речь идет не о подъеме на гору, а о спуске в пещеру. На самом деле я в спелеологии чайник еще абсолютный. И, наверное, на этом этапе остановлюсь – возраст уже приличный. Профессионалы же – они не просто ходят и смотрят, как я, они делают открытия. А чтобы сделать открытие, в пещеру мало зайти, нужно еще измерить ширину, высоту, амплитуду, ходам присваиваются названия, наносится специальная схема и отсылается в Швейцарию в мировой реестр и там патентуется. Пещеры – это единственные белые пятна на земле, не считая океана. Мой товарищ Олег Цой – он по количеству открытий один из мировых рекордсменов. Все это ужасно интересно. Жалко, что я не начал заниматься этим лет 20-30 назад... 

Пещерные люди

– Это опасно, наверное, спускаться в пещеру?

– Дело в том, что я хожу с такими мастерами, которые никогда не рискуют. Это все глупости – адреналин, риск, проверить себя. Обычно у тех, кого это интересует, там крестики стоят в горах… Нормальные профессионалы – спелеологи, альпинисты – делают все для того, чтобы риск свести к минимуму. Хотя маршруты у нас высшей категории сложности.

– Вы там рисуете?

– Обычно я просто наслаждаюсь, фотографирую, иногда немного рисую.

– А с чего началось ваше увлечение?

– Баскунчак. Есть такая пещера в  Астраханской области, в ней пол-Саратова побывало, потому что это ближайшая к нам более-менее приличная пещера. Там 40 метров амплитуда, с полкилометра протяженность ходов. И она считается  у спелеологов тренировочной и просто туристической – не надо спускаться на скалодерах, можно просто ходить и смотреть. В кавказских пещерах техника уже серьезная нужна. Настоящая пещера начинается с 2-3 тысяч метров. В Абхазии самые глубокие в мире пещеры, больше двух километров. Ходить по такой одно удовольствие, а вот заброс  делать и тащить на себе двое суток 30 килограммов – тут без тренировки не обойтись. Особенно когда много перевалов. Сами пещеры тоже не всегда бывают похожи на прогулочную площадку.  Километры ходов, иногда и завалы разгребать нужно, и пролазить в невообразимые узости и колодцы.

– Вы, однако, экстремал…

– Нет, просто мне хотелось увидеть эту невообразимую красоту, величественность и чистоту. Там, где мы ходим, нет бутылок, бумажек, мусора, там сверкает снег и лед, там тайга! И когда снег сходит, вот такие маленькие цветочки растут – колокольчики, незабудки, лютики. А чуть ниже в долинах вот такие колокола (показывает). У нас таких не бывает. Эти горные озера… Умирать будешь, не забудешь… Ну, и люди, конечно. Мало того что личности выдающиеся, они еще и очень надежные.  Получается такое братство, когда ты точно знаешь – эти люди никогда не подведут.

Не продается вдохновенье…

– Давайте поговорим о финансах. Может ли художник быть верен себе, своему таланту и при этом достойно зарабатывать на жизнь?

– Ну почему не может, некоторым везет. Если человек талантливый, и себе не изменяет, и ему еще за это платят… Ммммм! Это здорово! И, кстати, я знаю таких людей.

– Но это скорее исключение, чем правило?

– Ну да, так всегда было, в общем-то. Разница в том, что если раньше художников кормило государство, то сейчас кормят коллекционеры. К примеру, Игорь Аскасьев, наш известнейший коллекционер, по коллекции саратовских художников конкурирует с Радищевским музеем.

Вообще в Саратове таких серьезных коллекционеров единицы, в то время как небольшие коллекции есть у многих. В целом интерес к искусству возрос. Раньше люди все больше хрусталь, ковры покупали, а теперь живопись, графику. Государство закупки делает – почти каждый год, а то и два раза в год закупает у художников картины. И дает обычно хорошую цену.

– А как можно попасть в этот список?

– По рекомендации Союза художников. Ну, из минкульта кто-то может порекомендовать. А вообще, чтобы помочь художникам, в первую очередь нужны мастерские. Те, что есть, разваливаются, да и их грозятся отобрать. В этом отношении у нас положение, насколько я знаю, гораздо хуже, чем в других городах и в целом по России.

–  От чего обычно зависит цена картины?

– От того, сколько за нее дают, все как в классической экономике. Это правило подходит для любого товара, будь то носки или картина.

– И сколько можно жить на деньги, вырученные за картину?

– Если я ее подарил, то нисколько. Что до продажи, дорого я никогда не продавал.  Оформление сейчас иногда дороже стоит, чем сама картина. Потому что багет, стекло, паспарту, подкладка – все это стоит денег. Иногда говоришь цену за картину – 5-10 тысяч, люди удивляются – ой, да вы что, так дорого. А вы посчитайте, сколько на материал ушло…

– 5 тысяч рублей? Но это же очень мало! За столько на проспекте Кирова поделки для обоев продают…

– Ну, там всякие картины есть. Бывает, вроде и безыскусная работа, но с душой, есть в ней что-то такое, теплота какая-то. А 90% картин делаются с открыток, через эпидиаскоп. На холст экраном картинка проецируется, обводится и все, три часа – картина готова. 5 тысяч за три часа. Хотя эпидиаскоп – это уже вчерашний день. Есть и более продвинутые технологии.

Есть постеры, когда изображение буквально на холсте печатают. Кто-то через принтер выводит – словом, возможности современные безграничны…

– А вы могли бы сварганить что-нибудь эдакое и выйти продавать на проспект?

– Ну, Лен, ну что за  странные вопросы…

– Почему странные, у каждого своя мера компромисса, извините…

– Это уже не компромисс, это уже… Я человек не бедный, получаю зарплату в училище, так что в этом плане нормально все. А потом: я делаю вот такую картинку тушью полгода и что, за 5 тысяч ее продавать? Зачем мне это нужно?

«Алена – красивая

и развитая

женщина»

– Есть мнение, что художник – это человек, который тонко чувствует красоту, в том числе и женскую. Как насчет вас?

– У меня есть портрет Наташи, это любовь моя первая… Вообще тело человека, особенно женщины, – это высшее создание, самое красивое, что есть в природе. В природе все красиво, но человек выше всего. Это центр Вселенной, между прочим. Это в любом случае выше звезд, выше солнца – именно человек, и конечно, женщина в первую очередь.

– А Алена Апина красивая женщина?

– (после долгой паузы) Да, конечно.

– Вы писали когда-нибудь ее портрет?

– Зарисовки, наброски, гравюры. Есть две гравюры: одна – где она на коряге сидит около воды, в поход мы ходили, и вторая – есть такая книга о Волге, в Приволжском книжном издательстве издавалась, с репродукциями художников, и там она тоже так над Волгой стоит. Они сохранились у меня до сих пор (после долгих уговоров Валерий Апин  показал-таки нам эти гравюры, но при условии, что мы не будем их фотографировать. – Авт.)

– Почему вы так неохотно говорите об Алене?

– Потому что личные дела – они потому и личные, что никто о них не должен знать. Любая публикация о личной жизни, правдивая или неправдивая, я считаю, это нехорошо. Особенно если речь идет о людях, которые еще живы. Я понимаю, редактор требует, но, извините, ничем не могу  помочь…

– Вам не обидно, что она до сих пор носит вашу фамилию?

– Нет, не обидно.

– Вы настолько добрый и незлопамятный?

– Я всегда стараюсь выгонять из себя всякую злость. Здоровье дороже.

– А зачем ей ваша фамилия теперь, когда прошло столько лет? Как думаете?

– Это бренд, он с самого начала пошел. И менять его нет смысла. Тем более что у нее сейчас идут проекты, новый клип она сняла с этим… как его… с Борей Моисеевым…

– И как клип?

– А я не знаю, он, кажется, не вышел еще. Я о себе искал что-то в интернете и случайно попал на эту информацию.

– Родители ваши живы?

– Да. Отец у меня художник, окончил Рижское художественное училище, сейчас со мной живет в Саратове. Очень много выпиливает лобзиком – красивейшие, кстати, вещи. Мама у меня пела, на скрипке играла, всегда у нас музыкальные вечера дома  проходили. Настройщицей фортепиано работала в консерватории, в училищах, частная практика у нее была большая. Весь Саратов ее знал. И рисовала она прекрасно, у меня много сохранилось ее акварелей красивейших. А бабушка моя заканчивала Боголюбовские рисовальные классы до революции. У меня сохранился ее диплом, правда, весь такой уже истлевший, но очень красивый, с вензелями, о том, что она окончила на «отлично». В музее Радищева были эти классы.

– Говорят, что Алена попала в консерваторию по протекции вашей мамы. Это правда?

– Все это сказки, конечно. Сама она устроилась. На «отлично» окончила музыкальное училище, прекрасно играла на фортепиано, она очень хороший музыкант. Потом поступила на народное отделение, три года там проучилась, кажется. Она такой очень развитой, начитанный человек. Изучала Михаила Чехова – есть такая альтернативная система Станиславскому. Увлекалась поэзией, постоянно слушала классическую музыку, покупала пластинки. Она действительно развитой человек, и у нее очень хорошая школа. 

– А творчество вам ее нравится?

– Как она сама говорит: людям мои песни нравятся, я доставляю им радость, вот и все. А что? Нормально. Если людям радость идет, хорошо.

– Вы поддерживаете отношения?

– Нет. Никаких отношений нет. Давайте на этом закроем тему. Я, по-моему, достаточно сказал про Лену…

Елена Балаян